Некоторые полагают, что лето будет таким же холодным, как лето 1953-го, если вспомнить киноклассику, а не прогноз погоды. По заданию «Медведя» разобраться в проблеме попробовал журналист Олег Кашин.
Колонии, они разные. Есть просто отвратные. С противными офицерами. У иных суровые неприятные лица, на которых читается крайняя развращенность неограниченной властью над людьми. Форма, серьезные физиономии, которые корчат люди, вырядившиеся в яркое, в золотое, в мишуру и блестящие штучки, это как бы карнавал и маскарад – но они там без всякого юмора надувают щеки! Хотя это тоже, пожалуй, не зря.
У актуальных художников большие проблемы – в диапазоне от мордобоя до судебного разбирательства. Заниматься современным искусством сегодня в России – все равно что повесить табличку на грудь «Я революционер-экстремист». Именно так это воспринимается большей частью общества. Даже в Москве, чего уж говорить о провинции.
Слева от Юрия Михайловича – самый большой на Шпицбергене ледник, по которому бродят белые медведи. Справа от Юрия Михайловича – «город русских призраков», и он в нем хозяин. За спиной – гора, похожая на пирамиду Хеопса, на плече – карабин, а прямо перед Юрием Михайловичем Лукьяновым стоим мы с фотографом, и сейчас он, кажется, кому-то из нас даст в морду.
Вот – в женской колонии строгого режима отбывает срок поэт Любовь Небренчина. Сидит она, конечно, не за стихи – но за разбой.. Разбой – это когда к горлу приставляют нож и серьезно говорят: «А ну, отдавай деньги, не то зарежу».
Насколько я успел уловить общественное настроение, тюремная тема людям вообще неприятна, а уж про туберкулез на зонах граждане тем более не хотят слушать. Мне кажется, дай общественности волю, так туберкулезные бараки она б с удовольствием облила бензином и подожгла б с четырех сторон – исключительно из благородного желания сделать этот мир чище и лучше. И, тем не менее, уж скажу пару слов.
Тесно в русской тюрьме. Особенно когда ремонт: всех приходится уплотнять.
– А что за ремонт? Здание новое вроде. Чего тут за 10 лет могло сделаться? – спрашиваю.
Начальник московского СИЗО-5 подполковник Анатолий Северин отвечает:
– Построили недавно, 10 лет назад – но гидроизоляцию тогда не сделали…
Дети за решеткой. Это про какой-нибудь Освенцим или Саласпилс? Нет, незачем так далеко ехать. Вот под Рязанью есть так называемая воспитательная колония. Там детей окружают колючей проволокой, одевают в колхозные телогрейки, кормят баландой, заставляют работать, а если они заболеют, лечить их чаще всего нечем.
Отставной немецкий разведчик, он же российский бизнесмен Ральф-Дитер Монтаг-Гирмес, сейчас в основном живет в своем рыцарском замке в Саксонии, где у него богатые конюшни. Появился повод для разговора о том, каково приходится владельцам поместий в кризис.
С моим большим другом-путешественником Александром Беляевым мы ходили по Гималаям и Долине Катманду, чувствуя себя при этом в полной безопасности. Однако, получив визу в кенийском посольстве в Москве, я стал замечать, как наши шутки по поводу предстоящей поездки становятся всё более нервными.
