Обычно пилигримы странствуют целыми трудовыми коллективами. Ведь то, чем они занимаются – не спорт и не туризм. Хорошо паломникам: дошли до святыни, приложились – и баста. А вот пилигримы ищут, часто всю жизнь. Святой Грааль, Истину, Третий Завет, Земное небо и Небесную землю. Хор пилигримов поет не только в рабочее время, он поет всегда, и ночью и днем.
Эпоха кончалась, мир балансировал на краю бездны, впереди маячила неизвестность, но не всем дано было это почувствовать. Александру Блоку было суждено стать ретранслятором катастрофы и переводчиком агонии, мучительной и сладостной агонии времени, которую возвещали Незнакомки, Прекрасные Дамы: всегда в чёрных упругих шелках, в шляпах с траурными перьями, с прекрасными узкими руками в кольцах, с синими бездонными очами – Валькирии его мистической поэзии.
Что сказал о поэтах самый эталонный поэт из них из всех: небожитель, архангел, творец, избранник, гений, райская птица? Борис Пастернак, умевший находить наслаждение даже в мученичестве, даже в смерти. Все гедонисты, эпикурейцы и киники умерли бы от зависти, если бы узрели (и прочитали) эти слова Бориса Леонидовича.
Все помнят «Поверженного демона» Врубеля. Разбросанные перья, изломанные крылья, остекленевшие от боли и отчаянья глаза. Демону приличествует падение, он проиграл, миром и Вселенной правит Бог. А видели ли вы поверженного ангела, разбросанные белые перья, как будто горлицу или голубку унесла сова? Переломанные крылья на земле и совсем не ангельское отчаянье в глазах? Мыслимое ли дело?
Очерки по истории Петрограда на сломе от октябрьского переворота до Гражданской войны. Всестороннее описание функционирования города под присмотром Григория Зиновьева («кто у кормила власти, тот и у сласти»), повседневности без канализации и вывоза мусора, торговли и распределения после введения карточек, размежевание обывателей по политическим баррикадам.
Из своих 29 лет сын бедных одесских евреев, электромеханик, приятель бандита Мишки-Япончика (Винницкого) успел побывать эсером и большевиком, комиссаром и помначштаба Красной Армии, грабителем банка и чекистом, убийцей немецкого посла Мирбаха, слушателем Восточного отделения академии РККА и нелегалом
Ну вот и кончились дедовские имения, поля, луга, дубравы, Герасимы вместе с Муму, фонтаны и пруды, золотые рыбки, надменный, нездешний вызов мраморных колонн и портиков, нарядная, талантливая праздность. Мы спускаемся с аристократических вершин на грешную разночинскую землю. Такого с нами еще не случалось.
Мы переходим к ситцевому сезону русской поэзии. Сначала шел, конечно, богатый и аристократический бархатный сезон Серебряного века. Великие: Пушкин, Тютчев (если кто не в журнале, то это не значит, что его в Храме нет; иногда жизнь гения не укладывается в триллер или драму, необходимые для пущей художественности; но биографии забываются, а стихи остаются).
Мы дошли до самого края Серебряного века, закончившегося для России в 1917 г., холодной и злой осенью, когда окончательно облетели все вишневые сады и черная невская вода смыла все следы теплой, обыденной, человеческой жизни.
