Если кто не в курсе, то тем не сразу, и не вдруг объяснишь, кем был Александр Яковлевич Аронов для меня, для моих ровесников, для тех, кто был чуть старше или немного моложе меня. Безусловный авторитет? Легенда? Символ российского интеллигента? Явление нашей тогдашней жизни?
Даря моей маме одну из своих книг, Юлия Владимировна написала: «Тоне, в память о том, в общем-то, прекрасном времени, когда мы еще учились в 7 школе». Они были знакомы всю жизнь, со школы! Я помню, как приходила к нам эта очень красивая женщина, и я никак не мог совместить ее с войной. Ну, невозможно было поверить, что эта красавица воевала.
В наше непоэтичное время, может, и не все знают имя Левитанского. Но стихи его известны всем. «Что происходит на свете? А просто зима…» «Каждый выбирает для себя…» «Спаси меня, моя работа», – это все Левитанский.
Помните странного человека, который хотел взлететь в самом начале великого фильма «Андрей Рублев»? Это и есть поэт Николай Глазков.
Он, конечно, был юродивым. Только в России существовал такой тип людей – абсолютно свободных и абсолютно мудрых, которые жили своей жизнью, в окружающую действительность, погружаясь только, когда им самим хотелось. Это и есть поэт Николай Глазков.
Мой папа очень хотел познакомиться с Александром Володиным. Это желание возникло после того, как мы вместе посмотрели в «Современнике» спектакль «С любимыми не расставайтесь» по пьесе Александра Моисеевича.
Как я уже говорил, моя мама работала в Бюро пропаганды литературы и иногда устраивала творческие вечера. В частности, вечер Арсения Тарковского в Политехническом музее. Я, конечно, хотел туда пойти. Мама предупредила: «Приходи пораньше. Будет столько народу – не пройдешь». Я пришел. Политехнический, действительно, был забит. И я очень хорошо помню, как Арсений Александрович выглядывал в зал и спрашивал маму: «Тонечка, они все ко мне пришли? Они ничего не перепутали?» Он не мог поверить в свою славу.
Мне тогда было 19 лет, и, как всякий молодой советский журналист, я очень хорошо понимал: прежде, чем начать потрясать человечество, необходимо, для начала, потрясти начальство. И я пообещал главному редактору журнала «Пионер», где я тогда трудился, что смогу взять интервью у самого Константина Симонова. Взять интервью у Симонова в ту пору было то же самое, что сегодня поговорить с Акуниным и Беланом вместе взятыми.
Все мое детство и юность, папа с мамой много говорили о поэтах и о поэзии. И эти разговоры озаряли две тени: печальная тень Ярослава Васильевича Смелякова и светлая тень Михаила Аркадьевича Светлова. Но про Светлова рассказывали как-то больше, потому что рассказы про него были веселыми и светлыми.
Ровесников моего отца часто называют «военным поколением», как бы имея в виду, что эти поэты писали только про войну. В своей знаменитой антологии «Строфы века» Евгений Евтушенко написал о моем отце: «Лучшие стихи Максимова именно партизанские, имеющие силу документа». Здорово Евгений Александрович вычеркнул сорок мирных лет жизни моего отца! К слову сказать, подобные выводы он делал и о творчестве некоторых других поэтов-фронтовиков.
