Живая рыба. Рассказ Бориса Минаева

• 01.12.2019
• автор: Борис Минаев
• смотрели: 299

Тэги:

(«Книга, которой хочется делиться. Предисловие Татьяны Леонтьевой).

Впервые о «Детстве Лёвы» я услышала на лекции в петербургском Институте печати. Это был курс детской литературы, сжатый, как любой курс у вечерников. Вела его Ольга Ефимовна Рубинчик. Казалось бы, так мало времени, так много нужно уместить в лекцию, но отчего-то Ольга Ефимовна решила прочитать нам, студентам, один из рассказов целиком.

Этим рассказом оказалась «Живая рыба». Текст меня сразу потряс. Мама покупает в гастрономе живую рыбу — сома — и пускает его поплавать в ванну. Сын уверен, что сом теперь будет жить с ними как питомец. Но у мамы в планах — ужин для папы. «Папа любит жареную рыбу». И далее следует трагикомическая борьба мамы и сына друг с другом, с сомом и с самими собой.

Это был тот самый случай, когда совершенно тебе незнакомый писатель пишет про тебя самого. При этом неважно, что писатель и читатель родились и выросли в разные десятилетия и даже в разные эпохи. В детстве этот вопрос чрезвычайно волнует — как это так, из живого готовится вкусная еда. Сложно себе дать объяснение, почему мир устроен именно так и можно ли вообще с этим что-то поделать.

Я немедленно отыскала книгу в библиотеке, прочла, затем нашла в продаже и купила. На тот момент это было издание «Времени» — обе части рассказов про Лёву под одной обложкой. Книга называлась «Мужской день». От этого чтения я получила колоссальное удовольствие. Я читала и подпрыгивала от восторга. Было сложно поверить, что автор — современник, настолько классическим выглядел текст. И как-то так хитро он был устроен, что я смеялась, пока читала каждый рассказ, и плакала, когда дочитывала. Такая там под юмором была запрятана душераздирающая ностальгия.

Книгу я купила еще раз двадцать, пока не обеспечила ею всех читающих знакомых. И сама ее время от времени перечитывала.

После шестого перечитывания я поняла, что это, пожалуй, моя любимая книга. Конечно, есть книги более великие. Есть и писатели более любимые. Есть книги, которые оказали влияние… Но вот «Детство Лёвы» все равно стоит особняком.

В 2012 году я работала редактором в небольшом издательстве. Предстояла командировка в Красноярск, книжная выставка-ярмарка. Перед поездкой я заглянула в программу мероприятий и обнаружила там встречу с Минаевым: в «КомпасГиде» выходила новая его книга. Я захватила с собой «Мужской день» в надежде получить автограф.

Уже тогда я интересовалась современной прозой и ходила иногда на встречи с писателями. Но встречи с писателями — это для читателя такой сомнительный формат. Что может читатель на встрече? Ну, задать вопрос. Ну, задать два вопроса. Потом встать в очередь и протянуть книжку для автографа. И тут-то вот и кроется разочарование. Писатель читателю уже как бы родной человек, читатель с ним прожил целую книгу или несколько книг. А читатель писателю — никто, посторонний. В этом для читателя состоят обида и недоразумение.

Мне в момент автограф-сессий всегда хотелось выразить писателям все свои восторги, я готовила слова, мне казалось, что эти слова страсть как писателям необходимы (как же еще они узнают, нравится их книга или нет). Но когда я подходила к столу и протягивала книгу, я понимала всю неуместность и нелепость своих намерений. Единственные два слова, которые мне удавалось произнести, — это назвать имя, которое писатель должен был вписать на титульный лист, и «спасибо». На этом моя встреча с писателями обычно и заканчивалась.

Книжки с автографами постепенно собирались в коллекцию, как и мои невыраженные чувства.

В Красноярске я в первый же день отправилась на стенд «КомпасГида» узнать, когда же и где будет проходить встреча. «Борис Минаев? — сказали мне. — Да вот он сам! Можете у него уточнить!» И помахали ему рукой. Мол, тут девушка от вас чего-то хочет. Минаев не спеша приблизился к стенду.

Сердце у меня ушло в пятки. Это было как-то не по сценарию. Я ведь уже перестала готовить самые важные слова, ограничиваясь своим именем и «спасибо», и сумела только воскликнуть: «Как! Это вы! Я так люблю вашу книгу!» Минаев подтвердил, что да, действительно, это он, и я совершенно стушевалась. Я его как-то себе иначе представляла — может быть, каким-то бодрым весельчаком. А Минаев казался удрученным и печальным (позже он уверял меня, что это только видимость и на самом деле он вовсе не грустит). И очень неторопливым. Он медленно шел, медленно говорил и при этом еще и заикался. Позже я заметила, что вообще многие современные писатели заикаются. Может быть, даже есть какая-то связь между этим явлением и писательским талантом. «Ну и… Какой рассказ вам запомнился больше всего?» — спросил Минаев. От ужаса все названия повылетали у меня из головы. Единственное, что я смогла произнести, — «Живая рыба».

Потом была встреча, и возможность задать вопрос, и автограф-сессия. Все подписывали новую книгу, а я — не только ее, но еще и «Мужской день».

«Откуда она у вас? Ее тут не может быть, на выставке…» — удивился Минаев.

«Я ее привезла с собой», — ответила я.

«Откуда?»

«Из Петербурга».

«Вы привезли мою книгу из Петербурга в Красноярск, чтобы я приехал из Москвы и подписал ее?»

«Да».

После этого Минаев почему-то записал мне свой электронный адрес на случай, если мне захочется поделиться с ним впечатлениями о новой книге.

Так завязалась наша литературная переписка. Я потом спрашивала Минаева, а часто ли он вот так раздает свои контакты, и он ответил, что никогда. Более того: за всю свою долгую писательскую жизнь он никогда не общался с рядовым читателем. Рецензии и отзывы друзей — все это было, но отзыв незнакомого человека?.. Так было установлено, что некоторым писателям все-таки важны слова, которые мы, читатели, запасаем перед встречей и боимся произнести.

Шло время, закончился тираж издания «Времени», и переиздания «КомпасГида», и наступил момент, когда «Детства Лёвы» не оказалось в продаже. Непорядок! Такая книга должна быть не только в библиотеках. Новые читатели должны иметь возможность купить ее, поставить на полку, перечитывать.

Я к тому моменту уже работала в издательстве «Речь» и стала мечтать об издании «Лёвы» с иллюстрациями. С хорошими иллюстрациями… Проект был одобрен, но кого пригласить в иллюстраторы?

Оказалось, что известный график Евгения Двоскина давно знает и ценит книгу Минаева, как и самого автора. И тридцать (!) лет назад уже принималась за иллюстрирование этих рассказов, но издание не состоялось. Евгения любезно согласилась подготовить иллюстрации для издания «Речи», и вот в конце 2019 года книга вышла в свет.

Что требуется для появления книги? Требуется сама прожитая жизнь, которую год за годом автор превращает в литературу. Готовность издателя вложиться в публикацию. Сорок лет дружбы автора и художника. Семь лет знакомства автора и редактора. А еще детали и случайности вроде книги, однажды захваченной из Петербурга в Красноярск.

Я уверена, что эту книгу ждет еще много переизданий, с ней будут работать многие издатели и редакторы. Но я счастлива, что мне удалось прикоснуться к этому тексту, что это издание состоялось, что теперь у нас есть книга с картинками. Теперь я опять могу ей делиться.

 

 

 

 

 

ЖИВАЯ РЫБА

Как-то раз я пошёл мыть руки, включил свет и ахнул.

— Мама, кто это? — заорал я диким голосом.

В нашей ванне плавала огромная рыбина. Она беззвучно открывала рот, как будто хотела сказать: «Привет! А вот и я!»

В ванную вошла мама. Она вытерла мокрые ладони о передник и напряжённым голосом сказала:

— Это сом.

Я подошёл ближе. Сом не плавал. Он устало стоял на одном месте и жалобно выпучивал глаза. Длинные усы бессильно свисали вниз.

— Он у нас будет жить? — спросил я.

Мама как-то странно пожала плечами и снова пошла на кухню.

— Все покупали, и я купила! — крикнула она оттуда. — Знаешь какая очередь была!

(Сом шевельнул плавниками и отвернулся. Ему было стыдно, что он попал сюда, в нашу малюсенькую ванну. Но ничего поделать с этим было нельзя.)

— Мама! — закричал я и бросился на кухню. — Пусть он живёт! Мы не будем его есть, правда?

— Послушай, — сказала мама. — В хлорной воде он даже до вечера не протянет. Его надо скорей оглушить, чтобы не мучился.

— Оглушить? — не поверил я. И оглянулся — чем же у нас можно оглушить такого огромного сома?

Мама показала на старый столовый нож с массивной железной рукояткой. Нож, покоробленный и помятый, одиноко лежал на белом кухонном столе.

Я вернулся в ванную и подпустил сому холодной водички. Он благодарно шевельнул усами, а потом выпучил глаза ещё больше — видно, вода и вправду была хлорная.

— Мам, а зубы у него есть? — спросил я громко. Мама опять вошла в ванную и взглянула на сома. Видно, этот вопрос её тоже интересовал.

— Вообще не должно быть, — сомневающимся голосом сказала она. — Знаешь что, ты лучше иди. Погуляй. Я лучше одна. А то будешь тут меня нервировать. А я и так нервная, без тебя. Думаешь, мне его не жалко?

Я отправился надевать ботинки. Но шнурки что-то никак не хотели зашнуровываться. В ванной послышалось подозрительное бултыхание.

Я бросился туда. Ой! Оказывается, я забыл выключить воду. Сом всплыл почти до самого края и с надеждой глядел на меня.

Он оживился. Мотнув плавниками, он проплыл туда-обратно поперёк ванны. Это не стоило ему больших усилий — он просто повернулся вокруг хвоста. В зеленоватой воде сверкнуло светло-серое брюхо.

— Мама! — крикнул я. — А он не выпрыгнет?

 

Раскачавшись от движений могучего тела, вода приятно плескалась через край, мне на ботинки. Прямо море какое-то. Или река Волга.

Теперь сом был совсем близко, я даже хотел потрогать его, но в этот момент вошла мама. В руке у неё был нож. Лицо у мамы было очень испуганное.

— Уйди, пожалуйста, — тихо попросила она. Я прижался к стенке и молча помотал головой.

Мама медленно перехватила нож — она хотела стукнуть сома рукояткой. Поджав губы, она вгляделась в сома, зажмурилась и ударила.

— Ой! — взвизгнула мама, совсем как девочка.

Раздался глухой стук. Я подошёл к ванне и с остановившимся сердцем посмотрел вниз. Наш старый нож мирно лежал на дне, а сом всё так же часто открывал и закрывал рот.

 — Господи! — сердито воскликнула мама и пихнула меня в плечо. — Да уйди же ты наконец. Совсем меня занервировал!

Мама отчаянно сунула руку в воду и тут же выдернула её обратно — видно, сом коснулся маминой руки своим боком.

— Ну как же я его достану-то, а? — плачущим голосом сказала она.

— Может, папу подождём? — с надеждой спросил я.

— Папа-папа! — рассердилась она. — Твой папа даже паука раздавить боится, не то что сома потрошить! Ну-ка, доставай нож! Доставай, тебе говорят...

Я зажмурился и быстро сунул руку в воду. Нащупал помятую рукоять. В этот момент моей руки коснулось что-то скользкое, живое и страшное. Я выхватил нож из ванны и с недоверием осмотрел руку. Рука была мокрая, с неё капала вода. Но никаких следов зверских укусов и даже царапин не наблюдалось.

Мокрой ладонью мама провела по лицу. В ванной стало душно. Она с отчаянием смотрела на сома. Я заметил, что рука у неё дрожит. «Зачем она только его купила?» — с невыразимой тоской подумал я. Во мне боролись две жалости — к сому и к маме. В конце концов, жить сому всё равно осталось недолго. Я решительно схватил нож и слабо ткнул рыбу меж выпученных глаз.

Сом вздрогнул.

— Ну-ка, дай я попробую, — тихо сказала мама.

Она стукнула посильнее — брызги полетели в лицо, я зажмурился. Сом снова крупно вздрогнул и отплыл подальше. Оттуда он посмотрел на нас тяжёлым багровым взглядом.

Никогда ещё мы с мамой не занимались таким отвратительным делом.

— Мама, пусть он сначала умрёт, — попросил я.

— Ты что, не чувствуешь, как воняет! — закричала мама. — Ты хочешь, чтоб мы все здесь задохнулись? Тебе что, сома не жалко?

Мне как раз было жалко сома. От такой двойной несправедливости я чуть не заплакал.

— Мама, пусть он сам!

С тёмным, как туча, лицом мама вывела меня за локоть из ванной.

— Сиди здесь, понятно? — крикнула она.

Сидеть одному было ещё страшнее. В голове возникали жуткие картины: сом вцепился в мамину руку и тянет её на дно.

Из ванной я услышал какой-то плеск, новое мамино «ой!», крупное бултыхание — и рванулся обратно.

Оказывается, она просто спустила воду.

...Через некоторое время сом лежал на дне, отчаянно вздымал жабры и бил хвостом. Мама взяла в руки какую-то газету и накрыла ею сома. Он по-прежнему сильно колотил хвостом.

Я стукнул головой маму в бок и закричал:

— Отпусти его немедленно, я тебе приказываю!

Согнув спину и тяжело дыша, мама держала сома. Закрыв глаза, она тихо проговорила:

— Лёвочка, я прошу тебя, не мешай мне, ну что же делать, раз я его купила, в другой раз не буду, я же тебе сказала, пойди погуляй, а ты не захотел, уйди к себе, я очень тебя прошу...

Шумно вздохнув, мама подняла сома на вытянутых руках. Он разбрызгивал крупные пахучие капли.

Как приклеенный, я поплёлся за мамой в кухню.

Она плюхнула сома на стол и отчаянно оглянулась. Он трепыхался, подползая ближе к краю.

— Держи хвост! — сдавленно крикнула она. — Я нож возьму!

Я уцепился за сомий хвост и закрыл глаза. Дыхание перехватило, в животе что-то мелко дрожало. Бац! — и движения хвоста стали тише, спокойней. Бац! — и сом в последний раз шлёпнул им об стол. Мне показалось, что сом быстро начал высыхать.

Я в последний раз посмотрел в вытаращенные сомьи глаза и медленно пошёл из кухни. Руки мои пахли сомом. Комната пахла сомом. Весь мир пах сомом.

Сквозь слёзы я шепнул сам себе:

— Папа любит жареную рыбу.

Через некоторое время я снова зашёл на кухню. Сома уже не было. Мама открыла форточку настежь, и в кухне гулял холодный осенний воздух.

Зашипела сковородка.

Я быстро выскочил во двор.

Над крышами плыли большие низкие облака. Мне показалось, что по небу плывут серые сомы.

Они плывут, плывут туда, где нет хлорной воды, а люди едят только мороженое, клубнику и тульские пряники по двенадцать копеек.

КОММЕНТАРИИ