Тексты / Литература /Проза жизни

Фонарик, исполняющий желания. Рассказ Татьяны Леонтьевой
- 26.03.2013
- автор: Татьяна Леонтьева
- смотрели: 1651
Тэги:
Я его каждый день спрашивала:
– Ну и как твоя Ангелина Львовна?
– Болеет, – односложно отвечал Коваленко.
А однажды добавил:
– К эскстрасенсше пошла.
Ангелина Львовна заболела, когда он собрался ко мне в Петербург.
– Ну и что экстрасенсша?
– Ну что? Приворожила, говорит, ты меня, ясное дело.
Я засмеялась каким-то дурацким смехом.
– Ковален! Да я не умею…
– Фотографию твою отнесла, – продолжал Коваленко.
– Какую фотографию? Зачем?
Мне сделалось неуютно. Какие-то люди мнут в руках мою фотографию. И думают, что я злодейка, каких мало. И вообще, может, я там плохо вышла. И Коваленковская жена думает: «Боже! На кого он меня променял! На какую-то серую мышь!»
Вообще-то Ангелина Львовна не зовет меня серой мышью. Она зовет меня Подкаменной Тунгуской за мой разрез глаз. Мне же в этом прозвище слышится что-то величественное и надменное. Я подумываю, не взять ли мне такой псевдоним.
– И что они там делали – с моей фотографией?
Коваленко замялся:
– Откуда я знаю? Но эта тетка все сказала про тебя: и что письма мне пишешь каждый день… И что деньги я тебе посылаю.
Вообще-то они оба математики – Коваленки. Ангелина Львовна и Алексей Николаич. Атеисты, все дела. Ну и вот на тебе: экстрасенсши какие-то. Привороты. Отвороты. Осталось только, чтобы меня сглазили. По фотографии.
Я не могла отделаться от ощущения, что за мной подглядывают.
И набрала Люсин номер.
– Шок! – закричала в трубку, – Чета математиков манипулирует девушкой на расстоянии!
– Чего?
– Алексей Николаич возит Ангелину к экстрасенсше! И та говорит: «Вижу! Вижу!» Как Коваленко мне деньги перечисляет. И как я ему письма строчу каждый день.
– Слушай, уймись, а? Не надо быть академиком, чтобы догадаться. Дядька взрослый, девочка маленькая. Ясно, что он тебя поддерживает.
– Ну а письма?
– Ну ты чё, подруга, совсем того? Вы на чем спалились-то? На переписке.
– И правда, – выдохнула я и стала понемногу успокаиваться.
– Ну а если серьезно, – добавила Люся, – все эти вещи существуют только в той мере, в которой человек в них верит.
И прочитала мне вводный курс в черную и белую магию. Это Люся умеет – без подготовки. В ходе лекции я узнала, что Ангелина не сможет приворожить мужа. Поскольку думает, что он уже привороженный. Мной. Два раза приворожить нельзя. И отворожить тоже. Зато можно кого-нибудь сглазить.
Коваленко приехал ко мне через три месяца женихом.
– Квартиру купим, – сказал он. – Я свое кафе продал.
И помахал перед моим носом какой-то бумажкой.
– И чего это такое? – осторожно спросила я.
В ценных бумагах я никогда ничего не соображала.
– Сертификат.
«Один миллион шестьсот пятнадцать тысяч рублей, – прочитала я. – Сертификат на предъявителя».
– А что значит «на предъявителя»?
– Это значит, ты можешь у меня его похитить, сходить в банк и получить миллион шестьсот.
Я очень удивилась. Разве так бывает? А вдруг сертификат украдут?
– Давай спрячем его в кубышку с нитками, – предложила я. – Я там деньги храню.
– Э, нет, подруга, – заупрямился Коваленко, – первый этаж. Сюда залезть – раз плюнуть. В кубышке! – передразнил он меня.
И с тех пор носил сертификат в паспорте. А паспорт во внутреннем кармане.
Вообще-то я в покупку квартиры не верила.
Что, например, полагается делать в новой квартире?
Я вспомнила, как хотела выложить в туалете мозаику из битой посуды. Чтобы носики и ручки торчали прямо из стен. Ясно, что в съемном жилье такой номер не прокатит. А в своем – можно. Но дальше носиков мои фантазии не заходили.
Просто у меня все всегда наперекосяк. Или не с первого разу. Или не в свое время. По-русски говоря – через жопу. Ну какая мне квартира? В двадцать два люди оканчивают институт, а я только начинала. В двадцать пять рожают второго ребенка, а я разводилась с первым мужем. В двадцать шесть выплачивают последний взнос по ипотеке. А я сменила четвертую съемную квартиру и живу на Пряжке в трех шагах от сумасшедшего дома. Остается утешаться мыслью, что я – не нормальные люди, типа, не такая, как все. Но иные ненормальные к тридцати уже дописывают собрание сочинений и благополучно стреляются. А у меня всего-то-навсего горстка рассказов сомнительного качества.
Или вот Коваленко. Ну что это за дела! Сначала я боялась, что он не приедет. Потом боялась, что приедет. Ангелина Львовна снилась мне чаще, чем ее супруг.
Есть ли Бог на свете, нет ли Бога на свете – я как-то совершенно не сомневалась, что за все это нам обязательно прилетит по башке. Может быть, Коваленко приедет ко мне, и вдруг – бац! – его разобьет паралич. Мне придется уволиться и взять работу на дом. Я буду собирать авторучки. А вечерами читать Коваленке книжки. Кормить его с ложечки по расписанию. А может быть, это я попаду под машину, и паралич разобьет меня. Интересно, будет ли Коваленко мне читать книжки и кормить с ложечки?
А может быть проще: я выйду замуж за какого-нибудь другого мужчину. А потом, когда я стану пенсионеркой, он уедет от меня к молодой девице сомнительной репутации.
Первые две недели мы провели в постели, прилепившись друг к другу и мечтая о домике на Финском заливе. Точнее, это Коваленко говорил: домик. Я настаивала на благоустроенной квартире. С балконом, и никак иначе. Мы даже повздорили на эту тему.
А потом началось.
Сначала Коваленко заболел гриппом. Ну, в этом ничего удивительного не было. У нас пол-Питера с гриппом свалилось.
Потом мы заболели молочницей. То есть заболела, конечно, я, а Коваленко подхватил. Я сбегала в аптеку.
– Выпьем флюкостат, Коваленочка, – предложила я, – а к вечеру нам полегчает.
И принесла стакан воды и таблетку.
К вечеру Коваленко покрылся красными пупырями. А на губах вздулись прямо волдыри какие-то.
Я с ужасом глядела, как на спине расплываются новые и новые алые пятна. Потом побежала в аптеку уже за тавегилом и на бегу читала инструкцию к флюкостату: «Индивидуальная непереносимость… зуд… раздражение…». На «мерцании желудочков» я читать бросила и покрылась холодным потом.
Через неделю Коваленко напился водки и разбил зеркало.
Это случилось перед тем, как он уплыл на льдине.
Сдается мне, что тогда-то он и потерял паспорт.
Но обо всем по порядку, ведь я еще не рассказала про кипяток.
Накануне рыбалки Коваленко неожиданно крепко выпил. Я ворчала, как самая настоящая жена:
– Ну какая тебе завтра рыбалка? Останься дома, отдохни.
– Нет, я пойду, – упрямился Коваленко и собирал свою рыбацкую поклажу. Удочки, стульчик, шведский бур. Термос с горячим чаем.
Когда он переливал кипяток в узкое горлышко, его качнуло на зеркало, и кипяток выплеснулся на ногу. От зеркала медленно отваливался приличный кусок. Коваленко прыгал на одной ноге.
– Уй, как больно! – кричал он. – Что за ёб твою мать!
– Льда приложить! – сорвалась я с дивана.
В морозильнике у нас хранятся бутылки с замороженной водой. Это Коваленко где-то вычитал, что воду надо пить размороженную. Я приложила бутылку к ноге и какое-то время держала.
– Да ладно, все уже, – отпустил меня Коваленко.
На ноге вырастали два красных пузыря. Они становились все страшнее с каждый секундой.
Вскоре на подоконнике в ряд лежали уже три тюбика с мазями: от молочницы, от аллергии и от ожогов. Главное – не перепутать.
На следующий день Коваленко нечаянно уплыл на льдине в Финский залив. Правда, не один, а с мужиками, и сообща они как-то выбрались к дамбе. Видимо, гребли своими бурами. Хорошо хоть, под лед не провалились.
А потом эта история с паспортом.
Я стояла в магазине и выбирала сумку сестре. Запиликала смска. От Коваленки:
«Потерял паспорт».
Глупости – подумала я. «Посмотри за книжками».
«Везде уже смотрел».
Ну конечно же, сам куда-нибудь спрятал и не может найти. Так говорила я себе, пока ловила машину и ехала домой.
– Мы сейчас везде посмотрим и обязательно найдем, – с порога объявила я. Голос мой прозвучал как-то фальшиво. Таким голосом детям говорят перед уколом, что не будет больно.
За час я перевернула весь дом. Паспорта нигде не оказалось.
В паспорте было: пенсионное удостоверение, карточка одного банка, карточка другого банка, медицинский полис. И сертификат на сумму один миллион шестьсот пятнадцать тысяч рублей. На предъявителя.
Остаток дня мы куда-то звонили и блокировали карточки… Бегали в Сбербанк… В милицию… В паспортный стол…
Я расклеивала на водосточные трубы объявления. Может быть, добропорядочный житель Коломны увидит – и принесет нам сертификат обратно? Или хотя бы паспорт…
После выходных Коваленко опять прошелся по всем инстанциям. Я ждала вестей: Сбербанк вот-вот сообщит о судьбе миллиона. Сняли его или нет.
Все это время Коваленко ходил мрачнее тучи, а я была просто как обдолбанная. Мне порой казалось, что я не расстроена и не удивлена. Мне даже какая-то ерунда в голову лезла: например, что с паспортом потерялась моя карточка «Дикси» и теперь я не смогу покупать там продукты со скидкой пять процентов.
И вот Коваленко позвонил мне на работу.
– Поздравляю, Танечка, – сказал он.
«Будет у нас домик у залива», – успела я подумать.
– Деньги сняты.
Житель Коломны предъявил сертификат и получил один миллион шестьсот пятнадцать тысяч рублей.
Рисунок: Михаил Ворожцов
Сердце сделало кульбит, и что-то изнутри меня ошпарило. Наверное, адреналин. Я зачем-то встала с кресла. И вот тогда я это все впервые представила по-настоящему: и домик, и залив. Коваленко бы удочки мастерил, а я бы ужин готовила. В отдельной кухне! Впервые в жизни, понимаете? В отдельной кухне. И мозаика, да. А может быть, у нас была бы даже крытая веранда. Зачем городской балкон, если может быть веранда?
Я села обратно в кресло. Так я сидела и молчала, до тех пор, пока не погас монитор. Тогда я собралась и вышла из офиса.
Вечером я спросила Коваленку:
– Ну что, звонил родственникам-то?
– Ну.
– Сказал про сертификат?
– Сказал.
– И чего Ангелина Львовна говорит?
– Говорит: в церковь сходи. Видать, что-то не то творишь, Алексей Николаевич, вот и напасти.
Я чего-то промычала в ответ.
А через два часа на меня упала душевая кабина. Причем вместе с Коваленкой.
Когда я первый раз увидела эту кабину, с радио и всякими там прибамбасами, я воскликнула: «Ну, в такой хоть в космос вылетать можно!» Я не догадывалась, насколько я недалека от истины.
К тому моменту мы уже подлечились от молочницы и решили принять душ совместно. Нет, кабина упала не от того, что мы туда оба залезли. Коваленко залез один, а я задержалась около полки в поисках губки.
Я стояла в коридоре голая и без очков. А Коваленко, тоже голый, уже залез в душ и настраивал погорячее. И в этот момент с диким скрежетом кабина отлепилась от стены и стала падать на меня, как поваленное дерево.
От ужаса я ничего не могла разобрать. Я только чувствовала, как на меня пикируют мыльницы и запасные лезвия. Ну и всякий-разный там шампунь.
Кажется, я кричала. Этого я не помню – как именно. Визжала, например, или дурным голосом, или еще что. Но я точно помню, как уперлась руками в кабинное стекло и какое-то время поддерживала все это под уклоном. И еще я успевала удивляться, как до сих пор эта штука не расплющила меня по коридору. Пока я удивлялась, мне на голову упал принтер.
Что за принтер? Ну, это Валя, когда в Саратов уезжала, принтер мне оставила в наследство. Я ленилась его подключать, и мы его запихали на душевую кабину. Вернее, на край душевой кабины. Места ведь мало в квартире. А принтер здоровенный.
И вот он упал, огрел меня по уху и с грохотом свалился куда-то к туалету. Коваленко сделал шаг назад, и кабина медленно приняла исходное положение.
Из душа хлестала вода. На полу растекалась внушительная лужа. Люстра качалась. Вокруг разметались бритвы и мыльницы. У туалета лежал принтер. Руки и ноги мои дрожали.
– Блядь, – сказала я.
– Точно в церковь пора, – ответил Коваленко.
Остаток вечера я прибирала бардак и воображала себе варианты этого события.
1. Я успеваю забраться в кабину, мы падаем вдвоем и ломаем руки и ноги.
2. Кабина ударяет меня по хребту, и остаток жизни я провожу в инвалидном кресле.
3. Принтер ударяет меня по черепу, и остаток жизни я провожу в состоянии овоща.
4. Кабина и принтер падают на меня, и мы с Коваленкой оба гибнем под обломками.
Что ж, мы жили недолго, но счастливо. И умерли в один день.
Восьмое марта мы решили не отмечать.
И в этот момент с диким скрежетом кабина отлепилась от стены и стала падать на меня, как поваленное дерево
Восьмое марта мы решили не отмечать. «Ненавижу гендерные праздники», – отрезал Коваленко. А я решила потешить свою женскую сущность и устроить небольшой шоппинг. В конце концов, сумку-то сестре я так и не выбрала.
Я не люблю мотаться по торговым центрам, они высасывают из меня все соки, и домой я возвращаюсь выжатая как лимон. Поэтому обычно я делаю резкий набег и выбираю быстро.
Я сразу поняла, какую сумку надо брать.
– Эту, – попросила я продавщицу.
– Сегодня акция, – заговорила она, как заведенная. Вероятно, за день устаешь повторять всю эту ерунду. – Если вы купите еще что-нибудь на пятнадцать рублей, вы получите в подарок фонарик, исполняющий желания.
– Исполняющий желания?
– Последний остался, – загрустила продавщица и мотнула плечом куда-то вверх. Может быть, она хотела забрать фонарик себе, а тут приперлась я сейчас как куплю еще что-нибудь на пятнадцать рублей.
Над нашими головами парило гигантское розовое сердце из тоненькой трепещущей бумаги.
– А что с ним надо делать?
– Поджигаете внизу горючий элемент и отпускаете.
– И фонарик летит?
– Летит.
– И исполняет желания?
– Исполняет.
– Да ладно! – усомнилась я.
И неожиданно взяла со стойки открытку за шестнадцать рублей.
Продавщица завернула мою покупку и в пакет положила фонарик. Он был плоский как блин и сложен вчетверо. Хорошо. Значит, тот парящий фонарик продавщица сможет забрать себе.
Вообще-то не люблю я все эти акции. Да и всякую розовую атрибутику, которой ко Дню святого Валентина заваливают магазины. Да и вообще, поднимет меня на смех Коваленко. Не захочет запускать фонарик. «Что я, – скажет, – маленький, что ли?»
Но даже если он не откажется, навряд ли это удачная затея. Все-таки мороз, ветер… Элемент этот просто не загорится. И мы принесем фонарик обратно, и он пролежит до лета, а летом нам станет неловко, и мы, может, вообще его выбросим в помойное ведро, чтобы не захламлял нашу тесную квартирку.
А может быть, элемент загорится, а вслед за ним загорится и сам фонарик? Он из такой нежной бумаги.
Не исключено, что все пройдет как надо, но потом фонарик приземлится на крышу дома. «Не использовать вблизи жилых домов» – гласила инструкция. А где же использовать? На Финском заливе, что ли?
Я робко занесла фонарик в дом и сказала:
– Вот. Фонарик, исполняющий желания. Надо запустить.
– Да ну как ты его запустишь? – отмахнулся Коваленко. – Ты на ветру даже зажигалку не зажжешь.
– Посмотрим, – сказала я.
И мы пошли на Пряжку. Встали на мостик. Я расправила сердце. Оно оказалось огромное. Прямо парашют.
– Ты держи его за уши, а я буду поджигать.
– Хорошо, – согласился Коваленко. А сам, кажется, стал озираться.
Я обожгла себе все пальцы, фонарик тлел и даже попахивал, но никак не загорался.
По мосту прошел собачник со спаниелем.
Коваленко посторонился и сказал:
– Пойдем отсюда. Стоим, как два дурака.
– Ничего не как два дурака. Просто тут ветер.
– Ну пойдем в подворотню.
– Подворотня – вблизи жилых домов. Это нельзя, – поучала я.
– Да ничего не будет, – говорил Коваленко.
Мы не пошли в подворотню. Мы пошли в первый попавшийся кабак. В принципе, мы уже забыли про гендерный праздник и просто хотели выпить.
Бар назывался «Здрасьте». От пола до потолка он был выложен мозаикой. Из битой посуды. Из стен выглядывали носики и ручки от чайников.
Там мы выпили несколько бокалов пива и вышли обратно умиленные. Тихо падал снежок. Мы свернули в скверик. Там ветра не было.
– Ковален. Давай запустим фонарик, – сказала я.
Коваленко вздохнул и сел на лавку. Поодаль выпивала какая-то компания.
– Держи его за уши, – опять велела я. И присела на корточки.
Я поджигала этот горючий элемент с одной стороны, и с другой, в общем, со всех сторон. И наконец он полыхнул.
Сейчас и сам фонарик схватится, думала я. Но он только светился изнутри.
– Гляди, ребзя, – сказал кто-то на соседней лавочке.
Я ныряла под фонарик, ползала по снегу и не знала, что делать дальше.
– Он не просится вверх? – с надеждой спросила я.
– Просится, – ответил Коваленко.
– Может, его пора отпускать?
– Может.
И Коваленко разжал руки.
Сейчас полетит боком и рухнет в сугроб, подумала я. Но фонарик стал стремительно набирать высоту. На соседней лавке поднялся галдеж.
– Падает! – кричал кто-то.
– Летит! – вопила я.
Фонарик плыл и плыл, как воздушный шар, и очень быстро поднялся выше крыш и превратился в светящуюся точку.
– Пойдем? – приобнял меня Коваленко.
– Пойдем, – ответила я и спохватилась: – А ты желание-то загадал?
– Неа, – рассмеялся Коваленко.
– И я нет!
Мы медленно шагали, обнявшись. Я все оборачивалась и оборачивалась, пока не вписалась в ворота скверика. С ворот упала шапка снега. Я потерла плечо.
Фонарик летел.
Рисунок: Алла Сердюкова
Благодарим за помощь сайт сaricatura.ru