ТАЙВАНЬСКИЕ ПЕСНИ. Лучшие спектакли Чеховского фестиваля

• 19.06.2013
• автор: Дмитрий Лисин
• смотрели: 1201

Тэги:

Два спектакля тайваньских театров прозвучали на Чеховском фестивале не просто песнями, а в сильной степени опровержением европейского театра. Эти тихие песни совсем не выглядят стилизациями традиционных китайских древних обрядов, не выглядят ритмами мирового пластмассового нью-эйджа, нет – эти песни видятся зрителям как сами забытые обряды. Тем самым опровергается европейский подход к театральному делу, как к психо-подражанию, мимезису, развлечению и представлению. Против шарлатанского психологизма выступал Антонен Арто, когда ратовал за превращение европейского театра в неподдельный ритуал, в театр переживания и жертвы. В этой мысли его убедили  однажды увиденные древние танцы острова Бали: «Эта дрожь, этот детский визг, эта пятка, отбивающая ритм, подчиняясь автоматизму выпущенного на волю бессознательного, этот двойник, в какой-то момент прячущийся в собственной реальности, – вот изображение страха, действительного для всех широт и показывающее нам, что как в человеческом, так и в сверхчеловеческом Восток может дать нам несколько очков вперёд» – писал он..

Повергла публику в шок «Песня задумчивого созерцания» знаменитой исследовательницы даосского цигуна, хореографа и режиссёра Лин Ли-Чен, впервые приехавшей со своей труппой в Москву после того, как Чеховский фестиваль показал на Тайване спектакль «Буря» Доннеллана. Хореограф и тончайшую музыку написала, похожую на каллиграфические иероглифы на рисовой бумаге. Что происходило на сцене? Тайванцы, больше похожие на индейцев, чем на китайцев, двигались с невиданной силой, полуобнажённые, в чёрных плиссированных юбках народностей Мяо и Донг, с длиннейшими перьями фазана на головах воинов. Танцоры двигались, а на зрителей театра им. Моссовета накатывалась огромная волна силы «ци», по-другому не скажешь. Дело в том, что они двигались настолько медленно, насколько это вообще возможно. Это был какой-то внутренний стиль цигуна, при котором шаг делается вприсядь, но без всякого отдыха в нижней точке. Тела танцоров плыли, создавая огромное напряжение в «живом эфире» воздуха и повергая зрителя в быструю фазу сна. Пока девушка в гриме луны раскладывала чёрные камушки на сцене, между её двумя шагами можно было увидеть мгновенный  «иероглифический» сон. Вот и пришёл даосизм на сцену театра им. Моссовета. Гонг, размеренно отсчитывающий фазы алхимического превращения инь-ян,  навеял зрителям полтора часа вспоминания своей жизни, а в финале всех разбудил потрясающий барабанный бой. Тягучая, выпадающая из линейного времени битва крадущегося тигра с затаившимся драконом, пятиметровый бамбук чертит письмена на сцене, духи стихий лихорадочно, яростно прыгают вокруг бойцов, выслеживающих свою судьбу. Эта даосская феерия в исполнении «Леджент Лин Данс Тиэтр» из Тайбэя совсем не театр, но церемония, медитация и ритуал. 

  

Театр танца Тайваня «Клауд Гейт», под руководством Лин Хвай-мина выступил на сцене Театриума на Серпуховской. Вместо оркестровой ямы был устроен пруд с красными лотосами. «Девять песен» – это девять приветствий богам. Это дань, приношение  мощного даосского шамана (Хуан Пэй-хуа) богу солнца, богу судьбы, богине реки Сян, богу облаков, духу гор. Хлысты бамбуковые взвились, меч со свистом рассёк тьму, богиня забилась в конвульсиях, человек разделился на два пола, человек не равен богам. Всё действие в девяти частях начинается и заканчивается ритуальной песней племени Цзоу. Причём ритуал чествования умерших проходит под речитатив, состоящий из имён героев и жертв, погибших от войн и хронического китайского геноцида. Речитатив даже напоминает ритмом православную службу. Вся сцена оказалась покрыта рекой огня, то есть свечками памяти живых о мёртвых. Мерцающие огоньки сливались с огоньками звёзд. Трогательный, понятный любому зрителю финал. 

Хореограф Лин Хвай-мин говорил перед спектаклем, что все маски были изготовлены по археологическим образцам и наскальным рисункам, найденным при раскопках во внешней Монголии. Древность правит этим действием, стихотворный цикл «Девять песен» был написан поэтом Цюй Юанем 2300 лет тому назад.

Несмотря на сильный привкус нью-эйджа, по причине эклектичности материала – племенные китайские ритуалы перемежались тантрической музыкой Дэвида Левинстона, а музыка японского императорского двора переходила в ритмы Северной Индии – общее ритуальное состояние танцовщиков вполне передалось зрителям. Шаман в древней маске, показывая чудеса равновесия, ходил по плечам двоих помощников, одетых в цивильные костюмы, намекая – не так уж мы, офисные люди,  отличаемся от древнего человека. Зелёный дух гор, с широко открытым ртом, вечно голодный, с изломанной кристаллической пластикой, на фоне огромной вампирической луны, тоже запомнится зрителям. Той цельности и огромного кумулятивного заряда даосской «Песни задумчивого созерцания», поразившего зрителей театра им. Моссовета, в «Девяти песнях» не было, но было ощущение, что древность Китая продолжает свою жизнь в современных танцовщиках с иероглифическими именами Хуан, Чэнь, Ли, Лин, Юй, Чао, Вон, Цай, Хоу, Лай. Да и в европейской театральной культуре всё больше становится задумчивых песен созерцания, всё больше. 

Фото: Ли Син

КОММЕНТАРИИ