Марианна Максимовская. Мы сами подталкиваем власть к обману

• 01.10.2012
• автор: Светлана Иванова
• смотрели: 2061

Тэги:

Вы можете назвать себя абсолютно независимым журналистом? Бывает, что на вас оказывают влияние, как это происходит?

- Абсолютной независимости нет. Одни зависят от рекламодателей и рейтингов, другие – от акционеров, третьи – от цензоров из чиновничьей среды. Но в свободных странах журналисты могут выбрать редакцию по степени близости убеждений.  А у зрителей есть выбор, какой именно канал смотреть. У нас в стране с выбором проблемы.  Что касается «Недели», то обстоятельства сложились таким образом, что границы нашей профессиональной свободы, безусловно, шире, чем у многих. Но и я прилагаю много сил, чтобы убедить, к примеру, кого-то из власть имущих  дать нам интервью по тому или иному острому поводу. Что принцип – «не пущать» – в эпоху интернета устарел. Чаще всего мне это удается. И материал выходит, даже если есть  сопротивление кого-то из влиятельных людей или ведомств. Но,  при этом  я всегда помню, что эфир программы «Неделя» - не мой собственный. У любой редакции есть информационная политика, свои  правила. Никто не отменял и правило про то, что девушку ужинает тот, кто ее танцует. Мне всегда везло – я выбирала меню по вкусу. Все 20 лет, которые я провела на телевидении,  я работала в тех редакциях, чью информационную политику я  разделяла. Мне не приходилось  думать одно, в эфире говорить другое, а делать - третье.

Угрозы серьезные были?

- Ну, бывают какие-то опасения. Занимаясь журналистикой, ты рискуешь. Даже если не расследуешь факты коррупции на Северном Кавказе, а всего-то  спрашиваешь какого-нибудь певца про ремейки…Если серьезно, то суть профессии такая - рисковать. Но думать об этом неправильно, мешает нормальной работе.

Мне не приходилось думать одно, в эфире говорить другое, а делать – третье

А если звонят и говорят: у тебя же дочь...

- Да нет, это только в книжках так пишут. (Смеется.) Так банально редко угрожают.И, вообще, если звонят и предупреждают, а не сразу бьют или стреляют – это уже неплохо. Нопроблема в другом.

В чем же?

- Не все журналисты сейчас понимают, зачем  вообще стараться. Зачем  тратить жизнь на работу, которая стала неуважаемой. Вот у меня дочь, она учится на втором курсе журфака МГУ, хотя я была против такого  ее выбора будущей профессии. По многим причинам. И прежде всего из-за нынешней ситуации в профессии.  Из-за готовности многих даже не подчиниться цензуре, а опережать ее, стать «лучшим учеником», перестраховываться, даже когда еще сверху ни о чем не попросили. Работать по принципу «как бы чего не вышло». Вышло в итоге так, что журналистику  в обществе не уважают. И так называемых «серьезных» журналистов – тоже. Звезды сейчас – из развлекательных программ. Вот там сейчас  – да, раздолье. И супер-концерты, и мега-шоу, о которых в 90-ые даже  думать никто не мог.

- А кто виноват в том, что возникло такое положение дел?

- Власть не  просто так стала закручивать гайки, ту же прессу зажимать. Есть общественный заказ. Общество захотело променять свои политические права и свободы на стабильность, предсказуемую жизнь в кредит и поездки в Турции в отели allinclusive. И многим действительно все в нынешней жизни нравится, я это понимаю. Проблема сложившейся системы в том, что случись с человеком – все, жаловаться ему некому. Справедливости он, скорее всего, не добьется. Нет ни независимых судов, ни той же независимой прессы. У меня недавно был показательный случай на питерском экономическом форуме. За завтраком я оказалась за столом с молодым человеком в дорогом костюме, остроносых крокодиловых ботинках и с золотыми часами. И вот этот, очевидно, бизнесмен, обращается ко мне в довольно панибратском стиле: «Меня тут рейдеры атакуют, не могу отбиться: суд куплен, прокурор куплен, все кругом куплено… Вы там, типа, у себя на телевидении расскажите об этом беспределе». Я его спрашиваю, сначала издалека: «А за кого,  если не секрет, вы  голосовали?» - «За “Единую Россию”». - « На какие-нибудь акции протеста ходите?» - «Нет,  что я - дурак? - Хорошо, говорю : «Когда посадили Ходорковского, радовались?». - «Конечно! Он же все своровал!» - «Ну а ваш бизнес  кристально честен? Взяток не давали?»  Смотрит молча. «С какими-нибудь налоговиками не договаривались? А почему именно вас теперь надо защищать, если вы сами голосовали за эту систему?»  Он обиделся: «Ах,  вот как вы ставите вопрос...» Доел свой омлет и ушел.  Я  не радуюсь чужому несчастью, но просто не надо одну власть винить во всем, что происходит в стране. Мы сами ее, власть, подталкиваем,  своим соглашательством.

 

Дурные пассионарные гены

Марианна, а вы-то зачем на рожон лезете? Или у вас гены какие-то другие?

- Я ни какой рожон не лезу. И ничего особо выдающегося не делаю. Что касается генного набора, то мои родственники, действительно, были достаточно  пассионарными. Участвовали в революции – причем,  с разных сторон баррикад.  Мой дед - боевой генерал, прошел всю войну. Моя бабушка встретилась с ним на фронте в 1942 году, вместе они прожили долгую и счастливую жизнь. И бабушка всегда работала, хотя, в общем-то,  спокойно могла этого не делать.  У меня в роду все всегда что-то делали. Со стороны мамы у нас  все женщины - гуманитарии, и все с высшим образованием - такой, знаете, предмет для особой семейной гордости. Еще моя прабабушка  при царской власти  окончила Высшие женские курсы.

Вы революционерка по сути?

- Нет, конечно. Просто я  люблю свое дело, которое подразумевает интерес ко всему, что происходит вокруг. Еще, занимаясь  журналистикой, неплохо иметь хоть какую жизненную позицию. Знаете, помогает в работе. 

 

Дочки-матери

Где работает ваша дочь?

- Она учится. И подрабатывает, конечно. Например, одно время работала  продюсером  в телешоу.  Сама устроилась, я не имела к этому никакого отношения. Кстати, сама и поступила на журфак, без всякой помощи с моей стороны. Для меня это было принципиальным моментом. Она поступила со второго раза. Первый раз провалилась.

У нее ваша фамилия?

- Моя. Это большая проблема, как у каждого ребенка, который  приходит в ту же область, в которой работают родители. Но Саша  с этим справляется. Поначалу в разных редакциях, где она готовила статьи для поступления в МГУ,  ей предлагали взять псевдоним. Она не согласилась.

Если звонят и предупреждают, а не сразу бьют или стреляют – это уже неплохо

Вы сейчас преподаете на журфаке. Изменилась ли мотивация: зачем сейчас идут в журналистику?

- Мотивация, конечно, другая. Политические программы сейчас мало кого привлекают.  Дочь меня успокаивает, что она  в политическую журналистику даже близко не собирается. ТВ-развлечения, правда, тоже  как-то не ее жанр. Надеется попасть в так называемый «умный глянец».  Сейчас подобные издания начали выполнять совершенно не свойственные глянцу функции: они становятся площадкой для  важных общественных дискуссий, в них печатаются статьи на острые политические темы, известные авторы с собственным взглядом на жизнь пишут свои колонки, и там нет ни цензуры, ни самоцензуры.  Когда политические дискуссии ведутся на страницах журнала Elle– это, конечно, не совсем нормально. Но недавно я участвовала именно в такой дискуссии.

Может, это хорошо?

-  Просто это означает, что у образованной и «продвинутой» части населения есть  потребность обсуждать серьезные темы. А журналы , очевидно, чувствуют эту потребность, да и у самих, что называется, наболело… В 90-ые годы в стране  была искренняя журналистика. Хотя и тогда, конечно, и заблуждались и ошибались - с кем не бывает? Но журналисты были искренни в работе.  Не так давно телевизионное начальство заговорило про необходимость найти новый телевизионный язык, чтобы вернуть к телевизору интеллектуальных зрителей. Не надо никакого нового языка, верните искренность и  смысл. Зрители тоже вернутся.

Чему вы учите будущих журналистов?

-  Пришло поколение, во многом зомбированное пропагандой. Представьте себе, им семнадцать. Последние девять лет по телевизору показывают то, что там показывают, они другого не знают, просто не видели! Они с восьмилетнего возраста это смотрят. Многие, например, искренне считают, что во всех бедах России виновата Америка. Я их спрашиваю: «Хорошо, а где люди лучше живут, в России или Америке?» «В Америке, конечно!» - говорят мне эти молодые люди, при этом как –то по -совковому завидую этой далекой Америке.  Они  видят, как  в России живет большинство и меньшинство, слышат те же разговоры родителей, о том, сколько стоит какая-нибудь справка из СЭС для открытия мелкого бизнеса. Знают, что какому-нибудь  держиморде из местной управы  слово  поперек сказать нельзя, и нет на него самого никакой управы.  Но при этом  во всем винят не власть, а Америку. Или Саакашвили какого-нибудь. А еще - Ющенко  и  Прибалтику, где не любят русских. Они усвоили  из телевизора, что Россия – в кольце врагов, что НАТО злобно подползло к нашим границам и вот-вот нападет.  При этом,  спросите у этих семнадцатилетних ребят, которым чудовищно плохо преподают историю в школе, что такое пакт Молотова-Риббентропа. И почему, например, нас не любят в той же Прибалтике. Большинство вам не ответит.

А еще это – абсолютно прагматичное поколение. Им важен успех, и зачастую они готовы его добиваться любой ценой.

Это будущее прессы?

- Как бы это не стало будущим страны - вот в чем проблема.

Как вы это ломаете? Или не пытаетесь?

- Я не собираюсь никого ломать. Когда в начале нулевых годов началось наступление на свободу прессы, начал меняться дух в журналистике и обществе,  некоторые  мои коллеги  на разных  семинарах  предлагали  молодым   журналистам  не поддаваться  давлению  со стороны начальства, не соглашаться на вводимую цензуру. И в случае введения жесткой цензуры в редакции – увольняться. Ну, ладно  еще в Москве, где есть все-таки возможность получить работу. А представьте себе небольшой город всего-то с парой редакций. Что значит – не соглашаться и увольняться? Может, еще публичное самосожжение устроить в знак протеста против цензуры? Это, конечно, не выход. Надо быть реалистами. У меня другой рецепт – тактика малых дел. Сегодня уговорить редактора сделать материал о проблемах ЖКХ, завтра – еще о какой-то социальной проблеме. Все же лучше, чем  вообще ничего. 

Сейчас у журналистов есть выбор?

- Сейчас - почти нет. Конечно, тотальной цензуры тоже нет, в том числе на телевидение. Есть отдельные замечательные издания,  программы и авторы, есть куда более свободные радиостанции, есть  совсем свободный Интернет.  Но все же,  это вариант, когда от шагреневой кожи мало что  осталось - вся съежилась.

 

Фото: Megaq

Опубликовано в журнале «Медведь» №137, 2010

КОММЕНТАРИИ