Станислав Белковский. Путин — он как сторож в зоопарке!

• 14.08.2012
• автор: Игорь Свинаренко
• смотрели: 7308

Тэги:

Мы встретились со Стасом как старые товарищи, попить чаю – оба щас в завязке. Не виделись давно. Он пережил трудную болезнь, во время которой ему отрылась истина, и теперь он по-другому смотрит на мир. Который и так уже повидал в разных позах, дружа с Березовским, устраивая померанчевую революцию в Киеве, разоблачая заговор олигархов (после чего посадили Ходорковского). Много чего повидал и пережил и сделал Стас, нравится он вам или нет. Я вдруг подумал что он – человек из будущего. В том смысле, что теперешние большие политики, почти все, через 20 будут в лучшем – лучшем! – случае на глубокой пенсии, а юный 61-летний Белковский в самом расцвете сил выйдет на авансцену. Ну, или будет дергать за ниточки, что еще круче. 

Первая часть будет у нас легкая. Темы простые. Почему наши не взяли Тбилиси. Почему ВВП не хочет выпускать МБХ, и каких двух вещей терпеть не может, а остальное все простит. Кто и зачем отравил Литвиненко. Какую книгу Белковский напишет в Германии, куда скоро поедет, – в которой объяснит, почему Путин – это Акакий Акакиевич. Ну и так далее. 

Как сейчас модно, мы для начала заговорили про некоторых своих знакомых, которые получили паспорта разных стран.

— Я б, пожалуй, с удовольствием получил израильский, вон как Иртеньев, — сказал я и невольно повернул голову к окну, из которого открывался замечательный вид на синагогу. Небось, не случайно мы именно тут собрались, какие ж случайности, в самом деле…

— Иртеньеву полагается… А у тебя там что? 50 процентов по материнской линии есть? – тепло спросил он, с улыбкой, дружеской.

— Да в том-то и дело, что у меня в крови – сплошная Украина, с примесью алкоголя. У тебя ж наверно есть там какие-то концы?

— Сейчас сложно с таким паспортом. У меня у самого нет.

— У тебя —  нет?!

— У меня вообще нет никакого паспорта. Вообще никакого! Кроме русского.

— Это потому что ты разъебай — или ты фаталист?

— И то, и другое. Но, скорее, фаталист.

— А семья где?

— Семья — понятие растяжимое, все здесь в основном.

— Я как раз шел сюда и думал, что если две-три семьи – то уехать невозможно, всех не утянешь. Ну что, скажи мне: началось уже? Сталин, туда-сюда, репрессии, суды, пусси, которых, кажется, четвертуют? Закончилась «гнилая» оттепель?

— Не-не. Только начинается.

— Оттепель?

— Ну да.

— Извини. Не понял: что ты называешь оттепелью?

— Маятник же ходит туда-сюда. Вот репрессии – для них нужна социальная база.

— То есть не просто ты думаешь, что злые люди залезли в Кремль и решили кого-нибудь замочить, а вот так по-взрослому – соцбаза? Типа утро стрелецкой казни. У стрельцов — яркие патриотического цвета, как часть будущего власовского триколора, кафтаны. Народу развлечение, вот, рубят головы. И царь, в том числе собственноручно. То я понимал. Или пусть Землячка утопит баржу с офицерами. Офицеров мне жалко, но я вижу там эстетику.

— Конечно. Царь – это же «Титаник» такой.

— Или какая-нибудь Коллонтай, я так понимаю, говорила что-то вроде: «Приводите мне юнкеров нецелованных, я их изнасилую, а потом матросы им отрежут хуй и расстреляют». Это – понятно. А социальная база – какой-то странный термин.

— Коллонтай — это Клеопатра в чистом виде.

— …а потом из юнкеров сделать окорока и отправить голодающим в Поволжье. Понимаю также – вот люди сходят с ума и им хочется убивать. Их веселит вид массовых смертей. И ужас публики. Ты можешь этот свой термин – соцбаза – растолковать по-человечески?

— Угу. Пожалуйста. Все эти красивые убийства быстро заканчиваются. А в нашей действительности они и не начинались… Никого же не убили. Даже Ходорковского не убили, правильно?

— А Политковская? Ее застрелили, она погибла как солдат. Ты сам, может быть, мечтаешь о героической гибели. Будучи таким нежным штатским толстяком. Ты же мечтаешь погибнуть в бою от вражеской пули? Правда?

— Конечно.

— Или от шашки казачьей лучше?

— Лучше от пули.

— Про казаков вырвалось актуально – вон же Ткачев вводит казачье патрулирование, против кавказцев. В МВД эту, мля, патриотическую инициативу одобрили. И вот я как из по материнской линии казачества, а ты — из еврейских комиссаров.

— Да.

— Казалось бы, мне радоваться надо, что казачки выходят на авансцену. Как-то мне неуютно от этого.

— Ну, Политковскую убили чечены, на мой взгляд. Точнее, шоб мне клевету не пришили, люди, похожие на чеченов.

— По чьей-то просьбе, или думая кому-то наверху сделать приятное?

— Нет, по своим делам. А Литвиненко, я думаю, убили, чтоб он не поехал давать показания на процесс по ворам в законе в Испанию.

— А я, кстати, понимаю логику этого убийства, если б его совершили спецслужбы РФ. Там как? Наши требуют выдачи людей, которых считают террористами. Англичане не выдают и еще смеются. Значит, надо сделать как? Чтоб у них земля под ногами горела! И смеяться, чтоб перестали. Во всяком случае, я б так действовал, если б мне довелось командовать чекистами, курировать их типа. И пусть ходят по Лондону лысые и боятся белого порошка – ааааа!!! Что-то же надо им делать. Чтоб немного приподнять свой авторитет. Убить Калугина? Генерала-перебежчика? У него, небось, уже паспорт американский, такой вой поднимется. Это же делается осмысленно? Согласись!

— Это делается осмысленно, только не теми людьми. Чекистов совершенно не волнует тема предательства.

— Ну как же? Так завтра туда перебегут самые лучшие, самые эффективные, самые патриотичные, самые толковые офицеры. Как в таких условиях работать?

— Так все и хотят. Перебежать.

— Ну, надо ж это остановить.

— Те, кто должен остановить – они сами хотят. В первых рядах.

— Ну, если они не могут это остановить официально, то государь должен прийти на коллегию НКВД и лично завалить из маузера оборотней и перерожденцев. Захерачить  — и сказать: «Ну вот, собственно, повестка дня и исчерпана. Если у кого-то еще есть вопросы, то давайте сразу. Чтоб два раза не вставать». Неужели так нельзя?

— Литвиненко ничего не знал. Он ничего не знал, пустой человек, никому не нужен был. Бедный. Царствие ему небесное, конечно.

— Ну, давай про социальную базу, а то мы отвлеклись.

— Это когда ты хочешь въехать в квартиру трехкомнатную твоего соседа…

— Не, я себе давно купил. Как раз трехкомнатную.

— …и ты пишешь, что он агент иранской разведки. Который как раз задумался о том, что его начальник, товарищ капитан, его укорял за то, что он за три месяца не разоблачил ни одного иранского шпиона. И вот все складывается! Ты въезжаешь в трехкомнатную квартиру твоего соседа, а товарищ старший лейтенант становится товарищем капитаном. Вот что такое социальная база репрессий.
— Ну, а сейчас база – это такая сладкая вещь как месть, ненависть как русская национальная идея. Подойдут и скажут: «Ты украл нефть и золото. И сейчас я, начитавшись Достоевского – топором тебя по макушке. Отдай мне свои сбережения!»

— Те, кто воровал нефть и золото – они ж не рядом с нами!

— В этом кафе они попадаются как раз.

— Но они окружены охраной.

— Которая часто остается снаружи.

— Летают они на собственных самолетах. В которых им не встретится человек с топором. Разве что собственный охранник, сошедший с ума и потому вставший на путь исправления.

— Ну и прекрасно, что соцбазы репрессий сейчас нет.

— Нету. Это все — вой недобитой прогрессивной общественности.

— К которой ты себя не относишь. И вообще как вас теперь называть – помнишь, был такой совецкий фильм? Ты сейчас кто? На кого работаешь? Звание я не спрашиваю.

 

Он хихикает.

 

— Но я спрашиваю: какая у тебя крыша? Какая масть? Объяви свою масть!

— Я в немецкое издательство скоро поеду – писать книгу о Путине. К юбилею.

— А что тебе тут не пишется?

— Нет, уж лучше там – на озере Wannsee. Хорошая вилла. Там никто не мешает… Книга будет…

— Политкорректная? И название типа – «Великий вождь и любимый руководитель»? Заголовок и подзаголовок. Или – кровавый… э-э-э…

— Палач.

— Заметьте, не я это предложил! Но истина часто лежит посередине. Например – любимый палач.

— Да, да! Я только хотел это сказать, а ты меня опередил!

— Я пошутил. Но получается сбалансировано. Ни нашим, ни вашим. Любимый — это чекистам и коррумпированным чиновникам, а либеральной общественности – палач. Вот еще. Сколько разговору, сколько раз я слышал: «Вы при Путине разбогатели, поднялись, и вы же на него пиздите. Когда еще Россия жила так хорошо»?

— Либеральная общественность не только выросла на Путине, она только его соками и питается. Если убрать Путина – что от нее останется?

— Ну, пойдет капусту выращивать.

— А не хочет.

— Так что Путин?

— Он ничего не делает. Он сторож в зоопарке!

— Значит, ничего не происходит, никаких репрессий — и все прекрасно?

— Да! Выборы губернаторов дали? Дали. Мэров – дали. Партии – дали. Что сказала прогрессивная общественность?

— «Нам мало».

— Ну как? «Снова наебывают!» Там, где должна быть запятая, стоит точка с запятой… Это как переводится на русский язык? «Ё.т.м., мы ж думали, что никогда ничего делать не придется! Еще лет 20-30. Но теперь надо что-то делать. А мы не хотим не можем не умеем не собираемся!» Поэтому началось нагнетание – вот, всех расстреляют. Вот квартира Бастрыкина в Праге! Я сам ездил в Прагу в те годы, в начале 2000х, присматривал себе квартиру. Но все-таки — не 46 квадратных метров, как у Бастрыкина. Там бы я не поместился.

— Ну, что Прага – Венеция лучше. Некоторые там живут.

— Да, вот я, например. Итак, несчастный Бастрыкин покупает. И потом, озверев от безнаказанности, отдает ее бывшей жене. Прогрессивная же общественность не может найти повода лучше…

— Это повод, да, а причина – Навальный, идите, говорит Бастрыкин своим, ищите на него компромат, не можете ничего найти. А Навальный, видишь, очень хорошо подходит для роли доминирующего самца. Такой высокий, подтянутый, спортивный. Молодой! А на той стороне – какие-то обвислые старые овощи. Они неубедительны.

— А у них и задачи такой нет. Бастрыкин же не вождь. Он — функция! Но вот против него за столько лет нашли только 46-метровую халупу, отданную бывшей жене… Дело тут не в Бастрыкине, а в Навальном.

— А нельзя Бастрыкину аморалку пришить? Развод с женой, нравственное разложение, потеря…

— …бойца.

— Нет – личной нескромности! А на самом деле он некорректно и неравновесно приебался к Навальному.

— Ну что — значит приебался? У ВВП есть четкие приоритеты. ВВП ненавидит  русский народ. Нет, я неправильно сказал. Приношу извинения ВВП и русскому народу. ВВП, поскольку всегда мало пил, трезво оценивает русский народ.

— Ну, зачем ему русский народ?

— А он не хотел руководить русским народом, но его поставили.

— Так русских в стране ну не больше половины. Значит, он ненавидит только полстраны, по твоей логике.

— Нет, он ненавидит всю страну. Всю — кроме чеченцев.

— Которых он не ненавидит, видимо, за то, что они не пьют, четкие и слушаются его и не говорят лишнего?

— Может, и не слушаются, но делают, что он скажет.

— Они не ходят на демонстрации с плакатами «Путин, уходи». И в мечетях у них там нету панк молебнов.

— Ага.

— На самом деле эти маски Пуссей – это Восток, тема Гюльчатай. «Открой личико!» Они ли это были? В масках же.

— Он понимает, что русский народ не способен к последовательному мирному труду созидательному труду изо дня в день. Если не так политкорректно, то работать не умеет…

— Как-то некорректно получается. Мы с тобой, два инородца, учим русский народ. Имеем ли мы на это моральное право?

— Нет, но нам приходится об этом говорить, поскольку мы обсуждаем Путина. У него есть условия. Первое: «Нельзя кричать «Банду Путина под суд», поскольку я — отец русского народа благодаря высоким ценам на нефть».

— Ну, в целом, в этом что-то есть… А ты — народ вообще видишь?

— Конечно.

— А где за ним наблюдаешь? В этом вот кафе напротив синагоги?

— Ну, я вот в прошлом году поездил по стране.

— Ладно, допустим, вот ты приехал в Урюпинск – и куда ты там идешь?

— Я там иду в кабак.

— Правильно. Потом — к местным коррупционерам и олигархам. Ты ж не ходишь на встречи с заводчанами. Кого ты видишь — халдеев? Проституток? Портье?

— Нет. Иду по улице… Идет народ навстречу.

— Немного ты народа встретишь по пути от выхода из сауны до двери машины. Это вяло. Я могу дать тебе оценку?

— Конечно. Хотя по саунам я в принципе не хожу. Особенно после некоторых.

— Так вот я даю невысокую оценку твоему хождению в народ. У тебя проблемы со сбором фактуры. И в итоге неизбежные в ней дыры.

— У меня вторичные источники. Обязательно там найдется пара спившихся политологов местных, в профиль похожих на меня. Которые по своим кондициям могут быть приравнены к народу.

— Или девушка подметает, в отеле, и ты ее спрашиваешь о жизни.

— Конечно.

— И ты после беседы с ней делаешь вывод о тектонических сдвигах в обществе.

— Ну, о русском народе у нас Путин рассуждает, а не мы. А у него терпение бесконечно: «Вы меня поливаете, поливаете, а со мной ничего не происходит. Я только прошу о двух вещах: не кричите, что меня надо под суд отдать…

— Так, это первое условие, про него мы уже говорили. А второе какое — про Кабаеву?

— Не, про Кабаеву он сам запускает.

— Сам?

— Да.

— А, ему приятно, что ему приписывают такое геройство!

— Вот именно что приписывают.

— Очень хорошо. Это, значит, было первое. А второе? Чего еще он не хочет?

— Не хочет, чтоб народ вели на штурм. Ну, собралось 100 000 тыщ на Болотной — и ладно, но зачем звать идти на Кремль и бросаться булыжниками в ОМОН?

— Ну, интеллигенция любит такую хуйню, ты же знаешь. И я ее понимаю.

— А Путин не любит, он же не интеллигент.

— А ты кстати интеллигент?

— Я не знаю.

— Тут, конечно, с обеих сторон накручивают… Банду под суд, а вот и прокуроры с бандитами, и батюшка с часами и с какой-то типа родственницей… Обе стороны играют на обострение, и — должно полыхнуть. Раз все хотят. Воронья Слободка со скольких сторон загорелась?

— Вот он скажет: я вам дал законы про выборы – а вы чего не пользуетесь ими? Снова «Банду Путина под суд?». Дам вам еще хорошие законы – опять будете про банду...

— Но уже ж надоело про эту их коррупцию. Не может он своих генералов приструнить? Застрелить кого?

— А он же добрый человек. Он даже не убил Ходорковского! Кто ему  мешал это сделать? Вместо того чтоб устраивать процесс из-за которого его полощет весь мир, можно ж было иначе: просто едет джип Ходорковского — и вдруг на полном ходу улетает в речку Яуза, ну, тормоза отказали.

— Значит, ты ставишь вопрос так: не убил – и спасибо, а выпускать – это уже по ту сторону добра и зла?

— Нет, его позиция такая: «Ну, выпущу я Ходорковского, и что вы, суки, скажете?»

— Скажут: «Ну, выпустил, это понятно, это само собой, забыли уже, — а вот на хера ты его посадил?»

— Вы не скажете: «Какой ты молодец, заебись! Ты наш кумир». А скажете: «Режим окончательно ослаб и прогнил. Путин впал в маразм».

— Да…

— «И вот я на таких условиях буду выпускать, да?»

— Нет смысла, по этой логике.

— «Ну да, процесс был хуевенький, согласились. Но если б я судил Ходора за то, что он на самом деле сделал – то он получил бы пожизненное. А не 13».      

— А если бы его судили, например, за убийства, и дали б срок, справедливо или нет, мы тут не это не рассматриваем – то был бы жестокий всплеск антисемитизма: «А, эти еврейские олигархи и украли, и убили, ах-ах!» И тут может начаться: «Бей жидов». Может икнуться!

— Может.

— Значит, по-твоему, все прекрасно в этом лучшем из миров, — но на всякий случай лучше съебаться в Бундес. Это мы возвращаемся к тебе, к тебе твоего отъезда.

— Надо ж книжку написать. А потом мы возвращаемся обратно.

— Ну да, ты валишь под благовидным предлогом. И книжку решил писать позлее, чтоб ты имел основания там остаться.

— Да они у меня и так есть. Столько на меня выливают говна… Говорю же тебе, у меня отношение изменилось к ВВП. Потому что я, болел  полгода. Полежал немного в стационаре.

— И я в стационаре! Полгода, нет, больше. Теперь мы не такие как все, мы теперь мудрые и просветленные.

— За эти полгода я свою жизнь переосмыслил.

— А, ты как раз лежал когда были революции. Как и я.

--Не, декабрь я еще застал. И на Болотной, и на Сахарова был.

— А я с октября. Все революции пролежал. И из больницы я на Болотную не бегал, как гимназист на фронт — честно признаюсь.

— Я с января залег.

— Ну что же, ты как бы удалился в пустыню. Постился.

— Гм, гм…

— Ну, фактически! Диета была же. Я немного утрирую, конечно, не без этого. Ты наверно думал: «Мне уже, кажется, пиздец, и поэтому я вижу истину».

— Конечно, конечно.

— И ты думал: «Разве объяснишь такое наивным молодым людям? Которые веселятся на улице? В то время как я на пороге вечности?»

— Ну да. Я многое понял. Перебрал в памяти знакомых оппозиционеров. Представителей прогрессивной общественности. Которым я помогал много лет. Перебрал — и сказал: «Идите вы нахуй, ребята. Что-то вы мне не нравитесь больше».

— А раньше – нравились! Значит, мы говорим о твоем перерождении. Послал нахуй. Ты им раньше чем помогал — деньгами?

— И деньгами, и советами.

— Советы ладно, главное, что бабки у тебя есть.

— Ну, немного. Тоже не ахти с деньгами.

— Но ты, по крайней мере, не должен ходить на работу каждый день рабски?

— Угу. И вот я проанализировал это ретроспективно и спросил себя: «А зачем я это делал? Нахуя?» И понял, что я десять лет ошибался. Потому что – да, нужно было ругать ВВП, нужно было обязательно. И разоблачать его! Но помогать этим сукиным детям было не надо. Потому что они сволочи. И вот я вернулся к активной жизни – совсем недавно. Месяц назад. Я его понял! Понял его как старшего двоюродного брата, который всю жизнь заботился обо мне, мудаке, а я был таким мудаком, что не мог этого понять.

— А я давно уже подумал, что на его месте я делал бы то же самое.

— На его месте я делал бы гораздо хуже. Я бы убивал, давил машинами, танков бы подпустил. Поэтому его милосердию и терпению я могу только завидовать и восхищаться им.

— Ну, восставший народ, какой он был в 17-м – ну его на хер! Я бы после этого не дал народу право выбирать. Потому что народ бы выбрал таких долбоебов… Что он, собственно, и делает.

— Угу.

— Я бы цензы всякие ввел. Имущественный, возрастной. Нищих и молодежь не пускать на выборы, они такого наголосуют! Даром что я старый антисоветчик. Никаких прямых выборов! Лучше расстрелять Ульянова-Ленина без суда и следствия и труп закопать. Чем иметь этот геморрой на сто лет. Да, Ленина и соратников поймать, привести в Москву на улицу Лесная – и застрелить. Тишь да гладь, Божья благодать. Вишь как ты меня спровоцировал, чтоб я душу раскрыл перед тобой. Опытный провокатор!

— Ха-ха-ха.

— Именно вот эта граница интересна – земную жизнь пройдя до половины, ты очутился в сумрачном лесу. И ты, боясь вдруг умереть, решил срочно узнать истину, на всякий случай – и обнародовать ее, так?

— Ну, не всю истину, а часть ее. Вот в чем проблема… Вообще, в  оппозиции много психически больных людей. Чем и объясняются многие их действия. А вовсе не какими-нибудь иностранными агентами.

— Иностранный агент – это здесь ты, вон, работаешь на немецкое издательство, —  это так, попутно. И, кстати, в оппозиции прекрасно реализуется сексуальная энергия. Разве нет? И потом, Навальный — он русский, у него стальные глаза, а мы с тобой с виду такие два жидка…

— Да…

— Неспортивные такие толстяки.

— Да. Но в стальных-то глазах – страх! Многое объясняется психическими заболеваниями. И неврозами.

— На тебя щас уголовное дело заведут за клевету.

— Пожалуйста. Имеют право. Да и пиар будет. Помнишь анекдот, как Березовского ведут на расстрел? По пути он начинает дико хохотать. Что такое? «Гусинскому такой пиар и не снился!» Я бы на месте ВВП создал психоневрологическую комиссию, которая бы определяла, с кем иметь дело, с кем нет.

— Ну, тебе виднее, ты же у нас ветеран и оппозиции, и психиатрии. Кому как не тебе знать! (Но об этом позже, во второй части нашей беседы.)

Вот большинство оппозиционеров – социопаты. Они живут в мире тотальных взаимных манипуляций. Никаких чувств, привязанностей в этом мире нет. Все манипулируют всеми. Кто кого переманипулирует, тот и в дамках.

— А идеализм — нужен. Без него никак на баррикады! «Пойдем и как один умрем». Нас кстати большевики обманули, обещали пойти и умереть как один – а вместо этого наоборот расплодились страшно. Умерли б все и в этом было б спасение страны. А они нас наебали.

— Наебали конечно. Причем они наебали еще и 16 человек которые сидят реально. За 6 мая.

 

— Скажи, а это секрет — в каком ключе ты будешь изображать ВВП в своей книге? Это кто будет – Робеспьер, Чикатило, Франциск Ассизский – какая ниша?

— Это… Акакий Акакиевич, которому неожиданно достался…

— Склад шинелей.

— Да! Склад шинелей. Он тут же надевает маршальскую, и ему говорят – извольте царствовать!

— Ну неужели б ты не надел шинель маршальскую если б был шанс?

— Надел бы.

— И я тоже! Вот видишь, как умные люди все понимают, все видят. Зрят в корень. Только я бы, прежде чем надеть – спорол бы с нее маршальские погоны. Играл бы все-таки в демократию. «Что вы какие золотые погоны!» Но знающие люди даже и без того чтоб пощупать рукав понимали бы, что это викунья тончайшая…

— Нет, я бы погоны не спорол. Я бы немедленно себя наградил орденом Андрея Первозванного.

— А я бы – тремя. Оно как-то изящней и соразмерней.

— И Георгиевским крестом первой степени. И велел бы написать, что я лично ходил на Муданьцзян, чего не было. Или лично поднял со дна крейсер «Варяг».

— Один? В смысле – один бы крейсер поднял или два?

— Один. Поднял бы когда он начал тонуть.

— И еще ты бы взял Тбилиси. А почему, кстати, его без тебя не смогли взять?

— Он не хотел брать. Это же лишняя головная боль. Ему же надо было подавить огневые точки грузин, и он это сделал. А брать Тбилиси ему было совершенно не нужно, тем более что там уже сидело 5 президентов постсоветских стран – прибалты, Ющенко – все там, живым щитом.

— Живой щит… Когда наши проводили учения стран Варшавского договора, натовцы удивлялись их названию? Как, как? Щит? Shit? А зачем же наши присоединили… то есть, пардон, оговорка по Фрейду – дали независимость этим республикам-то спорным?

— А потому что нельзя наебывать постоянно! Это такой был ответ американцам. Наши сказали: «Мы их не будем признавать, но вы уберите Саакашвили. Мы выиграли. Вот когда страна выигрывает войну, даже в наше мудацкое время – она должна что-то получить? Или нет? Или она должна выиграть войну и потом идти нахуй?»

— Идти. Во имя перезагрузки и перегрузки.

— Нет, не убрали Саакашвили. А если не убрали, значит, мы проебали войну.

— Типа это чисто шахматы, покер. Или сели писать пулю. И договариваются: мы что пишем, Cочи или ленинградку? Сколько распасов играется? Значит, ты увидел вдруг, что прекраснейший из миров устроен наилучшим образом?

— Да.

— И всё сущее – охуительно? Или все охуительное – суще?

— Я увидел вот что. Мир, конечно, лежит во зле. Сомнений нет. Но я бы очень не хотел, чтоб к власти пришла прогрессивная общественность. Ну, разве что вот я бы пришел…

— А эти, которые щас командуют – ну и чего они накомандовали?

— Плохо накомандовали. Но те еще хуже будут.

— Отмазка слабая. Так каждый может сказать, что другие хуже.

— Нет, я отношусь к нынешним с формальным презрением. Я ими недоволен.

— Но служишь им.

— Нет. Не служу им.

— Воюешь на их стороне баррикад.

— Нет, не воюю. Я ни на чьей стороне не воюю. Только на своей. Играю только за себя. Сижу в собственном блиндаже. Подходят эти – хуячу по этим, подходят те – по тем.

— Ты как УПА, бьешь и сталинских, и гитлеровских.

— Да. Всех.

— Те плохо кончили, УПА.

— Все там будем.

— Не очень оптимистическая нота надо сказать. Но, как было то бы было, мы выяснили твою позицию настоящую. А теперь давай ретроспективу, краткое содержание предыдущих серий. Давай исполни, пожалуйста, про Аустерлиц. Пьер на Бородинском поле. Он видит этот дуб, это небо над головой, и у него уже другой нравственный закон в груди – хуяк! Небо в алмазах.

— Дуб — это Болконский.

— А не Белковский. А ты больше конечно похож на Пьера. И тебе раньше хотелось как? «Кровавый режим достал, хочется справедливости и белых одежд», — ну, как дело было?

— Да, так и было. Хотелось пойти с прогрессивной общественностью куда-нибудь и свергнуть кровавый режим.

— Выгнать комиссаров от бокалов и повести их девушек в кабинет… Если б наши пришли к власти, я бы устроил репрессии, конечно. Охранительных журналистов – с волчьим билетом на воздух…

И чтоб письменно поблагодарили, что я не отправил их на Колыму. Генералы бы у меня плакали как дети, как у старика Миллера. Но как православный человек я бы Патриарха не тронул. Только кузин велел бы выселить из его квартиры и часы пусть отправит в детский дом, и все. И, пардон, я бы придумал так: монах пойман с бабой – хуй отрубить. (Как отец Сергий себе палец отрубил.) Ну, или пусть вертается в миряне. К нам, сюда. Выбор за ним, в 24 часа сделать. А как бы у тебя было самое страшное зверство если б ты пришел к власти?

— Ну, сильно зверствовать не надо – а так, черные списки, люстрация…

— А раньше ты хотел мочить. И сколько ты лет ее занимал, ту свою ошибочную типа позицию?

— 10.

— Кстати люди не очень понимают, кто ты. Там что-то сказал, тут выскочил, тех мочить, этих, потом наоборот. Кто ты такой?

— Сам не знаю. Это я хочу в течение ближайших лет понять.

— Бизнесмен ты?

— В своем роде – да, маленький такой.

— Продаешь Россию.

— Нет, мозги только свои продаю. Или сдаю в аренду. Кто мне даст продавать Россию? Ее другие продают… Кто сидит на трубе или выплавляет алюминий. Из глинозема.

— Как так получается? Кругом столько умных людей, академиков, к примеру, изобретали бомбы всякие. Как получилось так что не они а ты свои шансы реализовал?

— А я их не реализовал еще. Все только начинается. Я просто шел не туда много лет.

— Какая красота! Значит, мы уже все выяснили про твое морально-нравственное и духовное перерождение. (Тяжело после совка говорить такие слова, но я и сам в душе охуенно духовный и все аткое, ты понимаешь.) И вот перед перерождением – 10 лет фронды. Ну не революции же?

— Нет.

— С этим более или менее понятно. Давай еще обозначь этапы перед этим. Какие были? Детство, в людях, твои университеты… Сексуальный терроризм… Сколько у тебя было семей?

— На провокационные вопросы не отвечаю, как ты уже убедился — сексуальным террористом я никогда не был.

— Но если человек женится постоянно, в этом тоже что-то есть.

— Я начинал системным программистом. На больших машинах. Main frame они называются. Был по московским меркам не из плохих спецов.

— Ты занимался инновациями.

— Ну, это были не инновации.

— Ты был такой самодеятельный Чубайс! Перспективно. Ты давно скикал куда это идет. Куда катится этот мир.

— Ну, куда мне до Чубайса… В 91-м году, когда был путч, я пошел к Белому дому; мне это понравилось.

— Ты увидел эти дрожжи! Эту питательную среду которую пора уже  засеивать!

— Да. И я решил пойти на вольные хлеба.

— Или, по-русски, free lance.

— Эти вольные хлеба за много лет привели меня к БАБу. На самом деле я хотел стать писателем…Щас я уже не комплексую по этому поводу. И все только начинается. Я еще не написал ничего интересного. Это все мне только предстоит.

— Ты будешь писать для развлечения? Не будешь же ты искать истину, как Толстой или Достоевский.

— Почему? Буду. Специально на станции Астапово открою банкетный зал. Будем собираться раз в месяц, подводить промежуточные итоги поиска истины.

— Это у тебя ПР или святое?

— Конечно это святое.

 

Перерыв. Он вышел на пять минут на улицу. Там давно уже поставили телекамеру и ждали его. Когда он вернулся я его спросил:

— Опять правду матку рубил?

— Конечно. Каналу РБК. На первом-втором-НТВ я запрещен.

— Потому что ты умный.

— Нет, просто по старой памяти. Там давно не обновлялись черные списки. Им лень обновлять. Сидит какая-то бабушка по черным спискам, а ей же лень.

— Лето, чего ты хочешь, жара! Денег, может, ей туда занести?

— Зачем? И так хорошо. Очень много времени отнимают эти телеканалы.

— А ты видел «Люди в черном»-3? (Я с детьми смотрел, в воспитательных целях, и остался даже доволен.)

— Нет, только первые два.

— Так посмотри. Там главный герой – Боря Животное – вылитый ты, только очки потемней! С тебя явно списали. Ты, то есть он, хотел погубить Вселенную.

— Надеюсь, ему это удалось.

— К сожалению, люди в черном ему помешали.

— Надо снимать «Люди в черном»-4. И пусть все там будут рисованные, а я сыграю сам. Я бы погубил Вселенную! Так погубил бы…

— Во всяком случае, сейчас все идет по плану, по твоему плану. И ты парень способный…

 

Продолжение следует.

КОММЕНТАРИИ