Оторваться по полной. Колонка Александры Добрянской

• 24.05.2012
• автор: Александра Добрянская
• смотрели: 850

Тэги:

Александр Иванович, мой педагог из музыкальной школы, никогда не повышал голос. Все было куда хуже: он просто объяснял, как именно я не сделала домашнее задание. Домашнее задание, по мнению Александра Ивановича, не представляло собой ничего сложного — нужно было просто «дудеть в дудку». Так он ласково называл гобой.

Не то чтобы я ленилась. То есть, конечно, иногда ленилась. Но чаще всего просто как-то так получалось, потому что дудеть в дудку мне хотелось только тогда, когда было особое, дудочное настроение. И уж совершенно точно не хотелось этого делать в обязательном порядке каждый день по полтора часа.

Александр Иванович иногда задавал какие-то вопросы, не связанные напрямую с гобоем, — ну, скажем, как называется столица Шри-Ланки? Я знала и чрезвычайно этим гордилась: видно было, что Александру Ивановичу радостно от того, что я знаю.

Полка в моей памяти, на которой лежат воспоминания о преподавателях вроде Александра Ивановича, аккуратно подписана словами «советская интеллигенция». Конечно, тут известная условность: чтобы точнее обозначить тех, о ком я говорю, от советской интеллигенции пришлось бы оторвать изрядный кусок. Но так уж повелось.

После музыкальной школы советская интеллигенция настигла меня в образе репетиторов. Эта особенность — не кричать, а доходчиво объяснять, что ты нерадивое безграмотное (читай: пролетарское) человекоподобное существо, — таинственным образом оказалась и у них. Иной раз на занятии, силясь вспомнить, как же звали уездного лекаря в «Ревизоре» (Христиан Иванович Гибнер), я со всей отчетливостью ощущала, насколько больше знает сидящая напротив меня ветшающая женщина и насколько ничтожны рядом с ее энциклопедическими познаниями мои хилые запасы школьной программы.

Накатывало, конечно. Болезненно, злобно (злилась на себя) и отчаянно.

В университете с советской интеллигенцией стало попроще. Ее стало много, так что, во-первых, можно было наконец разглядеть ее оттенки, а во-вторых, разговаривать с ней можно было на семинарах, где кроме меня были другие, подчас еще более хилые мозгой студенты.

Я про себя прозвала это «комплексом образованного пролетария». Выражается он в робости и каком-то даже подобострастии перед людьми, стоящими по ту сторону кафедры

Выяснилось такое. Советская интеллигенция себя любит и ценит (у отдельных персонажей это сквозило особенно умильно — семинар по современной литературе превращался в оду преподавателя самому себе). Советская интеллигенция знает всегда больше, чем кто бы то ни было вокруг (и уж, конечно, всегда больше, чем ты). А кроме того, советская интеллигенция дышит каким-то особым воздухом и подпитывается из особых источников. Иначе как объяснить, что при всем своем сходстве с реальными людьми они все равно оставались небожителями, не поддающимися земным законам?

Свои привычки — говорить, отвечать, выносить суждения и подводить итоги — они унаследовали у какого-то совсем уж не понятного мне племени. Свято веря в то, что человеческие стремления одинаковы во все эпохи, не могу не спрашивать: а оно, это племя, было выше нас? Были ли их идеалы и мораль прочнее и выше, чем наши сегодня? Было ли для них священным знание или это я их идеализирую по старой университетской привычке? Эти седые нынче головы всегда ли думали и говорили теми словами, которые мы от них слышим? Наконец — что это, что есть у них и чего нет у меня (не скажу «у нас», ни-ни!)?

Я про себя прозвала это «комплексом образованного пролетария». Выражается он в робости и каком-то даже подобострастии перед людьми, стоящими по ту сторону кафедры. Дома у них хранятся пухлые словари, Брокгауз с Ефроном и Лермонтовская энциклопедия. А у меня нет.

Лопоча на экзамене что-то в ответ на внештатный вопрос-не-по-билету, я краем глаза взглядывала на их утомленные грустные лица и ненавидела себя изо всех сил. За то, что великий план освоить неведомый кусок нового знания снова сжался до масштабов разгильдяйских шпаргалочных билетов, и за то, что привычка эта повторяется не от слабоумия, а от какой-то лености разума, нежелания его карабкаться выше, хотя вот же они, уступы — возьмите, пожалуйста.

Ненависть к этой лености заставляет сейчас, уже по завершении университета, ставить на полки книжки из числа тех, что не были прочитаны, когда положено. Все в тщетной надежде преодолеть этот непонятный generation gap — который, конечно, никакой не гэп вовсе. Разрыв, пусть даже теоретически, можно преодолеть — поднатужившись, собрав волю в кулак, как-то. Но то, что отделяет этих сверхчеловеков с архивами «Нового мира» в голове от меня (от условных «нас»), — пропасть. И сколько бы я в нее ни вглядывалась, разглядеть дно все равно не получится.

Да-ле-ко.

Александра Добрянская – корреспондент портала W-O-S
 

КОММЕНТАРИИ